Раз скорбел император Тенедос, все королевство должно было быть в трауре.

Сперва, когда мы только приехали в Водяной Дворец, мне показалось, что Маран была права. Многочисленные слуги встретили нас как героев, вернувшихся с победой. Если кто-то и слышал о том, что я впал в немилость, то не подавал виду. Но через несколько дней я пришел к выводу, что Маран совершила ошибку.

Водяной Дворец имеет чудовищные размеры. Он был построен для того, чтобы в нем развлекался Совет Десяти. Вода из протекающей поблизости реки Латаны закачивалась насосами в искусственное озеро, устроенное на вершине соседнего холма, а затем стекала сотней с лишним ручейков, струй и потоков, низвергаясь водопадами, взмывая вверх из фонтанов, и наконец заканчивала свой путь в прудах, окруженных обширными садами Эти сады были засажены самыми разнообразными травами, кустами и деревьями, привезенными отовсюду, начиная с высокогорных джунглей на границе со Спорными Землями и до оранжерейных орхидей из Гермонассы и речных растений Никейской дельты. Растения, чужие для наших мест, поддерживались с помощью магических заклинаний, убеждавших их, что они находятся в своих родных краях. Повсюду в тенистых аллеях и на открытых лужайках стояли скульптуры всех стилей и направлений, от величественных изваяний богов до непристойностей, от которых глаза лезли на лоб.

Во дворце постоянно толпились разодетые дамы и кавалеры из высших слоев нумантийского общества, жаждущие мир посмотреть и себя показать. Но сейчас он казался пустынным. На извивающихся между деревьями дорожках можно было изредка наткнуться на слугу или садовника, поддерживающего в садах безукоризненный порядок. Безлюдный в хмурую осеннюю погоду, огромный дворец был идеальным местом для того, чтобы предаваться грусти.

Если быть честным, Маран приходилось гораздо хуже, чем мне. Скучая в бескрайних поместьях Аграмонте, она приехала в Никею в поисках знаний, свободы и новых мыслей. Поскольку ее семейство принадлежало к самым древним родам Нумантии, а Маран обладала как ослепительной красотой, так и незаурядным умом, скоро о ней заговорила вся столица. Но сейчас никто не навещал нас в Водяном Дворце, а когда она сама отправлялась в гости, то или хозяев не оказывалось дома – по крайней мере, так докладывали слуги, – или визиты проходили в атмосфере неловкости и были краткими. Даже лучшая подруга Маран, Амиэль Кальведон, тоже, по слухам, покинула столицу, перебравшись вместе с супругом в одно из поместий на берегу Латаны. Жена высказала предположение, что Амиэль, прознав о нашей опале, отвернулась от нас подобно остальным. Я ответил, что этого не может быть: Амиэль живет сама по себе, не обращая внимания на то, что говорят и делают окружающие. Но, по-моему, я не переубедил Маран.

Отчасти я разделял ее боль, и не только из чувства солидарности. Я сам был огорчен подозрительным отсутствием своих былых боевых друзей. Порой мне приходили мысли, как долго нам суждено оставаться в этом сером мире за гранью существования. Сезон? Год? Вечность?

Высунувшись из своей пещеры, нимфа улыбнулась. Улыбнувшись в ответ, я вдруг ощутил, что промок насквозь. У меня за спиной послышался смех – не соблазнительные колокольчики нимфы, а резкий скрежещущий хохот. Вскочив на ноги, я схватился было за меч, которого не было. Но тут из-за большого декоративного папоротника вышел смуглый мужчина. Его борода была всклокочена, непокорные кудри торчали во все стороны, а нос, кривой от рождения, впоследствии был еще больше обезображен в бесчисленных драках. Одет он был как разбойник с большой дороги. На боку у него висел меч в ножнах, а рядом – большой кинжал.

– А, симабуанец, – проворчал мужчина. – Сидишь тут, предаваясь жалости к самому себе, да? Поделом тебе, черт побери, – не доверяй королям и прочему дерьму.

Это был Йонг, наверное старейший из трибунов. Уроженец Кейта, он был наемным солдатом, охранявшим наше посольство в Сайане. Там я и провидец Тенедос познакомились с ним. Подобно большинству хиллменов, Йонг был прирожденным убийцей, но, в отличие от многих, он умел командовать и, что очень важно, подчиняться.

– Я слышал, все твои собратья по оружию наложили в штаны от страха. Ни у кого не хватило смелости заглянуть к тебе в гости. Они боятся, как бы император, усомнившись в их верности, не нашлепал им по заднице, а? Давным-давно я как-то сказал, что хочу узнать больше о чести. Но сейчас, наверное, я уже узнал все, чему можно было научиться в Нумантии. Наверное, пришла пора возвращаться в родные горы. А ты что скажешь, симабуанец? Может, лучше бросить все это дерьмо, повернуться к Нумантии задницей и стать хорошим воином в моей шайке?

Йонг избрал для себя нелегкий путь узнать, что такое честь. Он отступал вместе с нами во время того страшного бегства из Сайаны, потом занимался тем-сем в Никее вместе с такими же сомнительными дружками до тех пор, пока не началось восстание Товиети и не взбунтовалась провинция Каллио. Вот тогда оказались востребованы его своеобразные дарования. Йонг возглавил штурмовые отряды, постоянно беспокоившие противника. Вскоре он был произведен в генералы, а затем, после победы над Чардин Шером, Тенедос провозгласил его одним из первых трибунов.

Высокое положение нисколько не повлияло на его характер. Как и положено трибуну, Йонг получил дворец, но отказался от подарка, не желая никому показывать, что он чем-то связан с этим проклятым тропическим болотом, именуемым Никеей. По его словам, рано или поздно ему все равно предстояло вернуться в горы. Йонг жил в казармах вместе со своими солдатами, но проводил под крышей так же мало времени, как и они. Штурмовые отряды не знали покоя: если они не ловили каких-нибудь бандитов, то участвовали в стычках на границе.

Во время своих редких непродолжительных пребываний в Никее Йонг попадал из одного скандала в другой. Почему от этого с виду неотесанного мужлана женщины буквально сходили с ума, ответить не мог никто – в том числе и несчастные мужья, отцы и братья. Йонг не меньше десятка раз сражался на дуэлях и за все это время не получил ни одной серьезной раны. Теперь уже никто не осмеливался мешать ему в любовных похождениях. Никейцы предпочитали рога погребальному костру. Если бы Йонг не был лучшим из лучших, его бы уже давно разжаловали. Но он оставался на военной службе и продолжал занимать самые высокие должности.

Улыбка на моем лице, вызванная проделками нимфы, растянулась шире. Как всегда, я был рад видеть своего друга.

– Ты часом не пьян?

– Дамастес, ты же прекрасно знаешь, что я никогда не пьянею. Я просто пью.

– Как ты попал во дворец? Он ведь охраняется.

– Охраняется? Я мог бы напялить розовую рубаху и подойти к воротам, трубя в горн и колотя в барабан, но даже в этом случае совиные глазки твоих стражников меня бы не заметили. Охраняется! У тебя крыша поехала. Тебе нужно срочно выпить!

Проводив Йонга в одну из библиотек, я попросил его подождать. Он плюхнулся в кожаное кресло, не заботясь о том, не испачкает ли чего-нибудь его мокрый и грязный мундир, и предложил мне лучше приказать принести бутылку, ибо всем известно, что хиллмены становятся очень нервными, если их лишают простых удовольствий. Я спросил, не желает ли он умыться и переодеться.

– Зачем? – радостно прыснул Йонг. – Я в этом году уже ходил в баню.

Я понял, что вечер обещает быть длинным.

Отыскав Маран, я спросил у нее, не хочет ли она к нам присоединиться, заранее зная ответ. Жена нашла какие-то вежливые отговорки. И дело было не в том, что Маран недолюбливала Йонга, – по-моему, он ее просто пугал. Обычно в обществе военных она чувствовала себя спокойно. Но, как я уже говорил, Йонг принадлежал к породе простых убийц. В конце концов Маран согласилась, по крайней мере, зайти поздороваться.

Эриван, мой мажордом, принес запечатанную бутылку любимого напитка Йонга – чистого бренди из кожуры винограда, который делали только в провинции Варан. Я, как всегда, довольствовался бутылкой холодной минеральной воды. Слуга принес поднос с маринованными овощами, несколькими сортами оливок, брынзой и острыми специями.